ЗС 11/1973
Война в XX – это война не только людей и идей. Это еще и война техники и науки. По признанию германского адмирала Руге, метеосведения во время второй мировой войны «приобрели ценность особого вида оружия». О «метеорологической войне» написал книжку наш постоянный автор, почетный полярник 3иновий Каневский. Предлагаем вниманию читателей несколько отрывков из этой книги.
С первых дней Великой Отечественной войны Главное управление Гидрометеослужбы перешло в распоряжение Народного Комиссариата Обороны. Отныне синоптическая карта сделалась своеобразным зеркалом, отражавшим ситуацию на фронтах. Ее западная граница полностью соответствовала положению линии фронта – отходили наши войска и вместе с оставленным городом закрывалась бесценная для синоптиков точка, откуда уже больше не поступало сведений о погоде.
«Обрезанная карта» – таким термином обозначали синоптики во время войны главный объект своей деятельности. Грубо говоря, полкарты синоптикам приходилось дорисовывать почти интуитивно, домысливать лишь с помощью большого опыта. В метеоархивах лежат карты тридцатилетней давности. Они хранят следы стертого карандаша – былых изобар, замкнутых циклонов и антициклонов. После войны, когда в нашем распоряжении оказались немецкие метеоархивы, в Центральном институте прогнозов задним числом пополнили карты той поры, заново провели линии метеорологических фронтов, областей высокого и низкого давления – синоптики ведь учатся на собственном опыте и собственных ошибках. (Кроме полустертых карандашных контуров, синоптические карты военных времен несут на себе следы другого рода – последовательно сменяющие друг друга грифы: «совершенно секретно», «секретно», «для служебного пользования» и, наконец, «рассекречено»!)
В целом наши прогнозисты с честью выходили из сложной ситуации, возникшей в 1941 году. Разумеется, прилагались все силы к тому, чтобы каким-то образом расширить рамки получаемой информации: проникнуть на территории, временно оккупированные гитлеровцами. Этого требовали, в первую очередь, нужды нашей авиации.
В 1942 году были сделаны успешные попытки организовать метеорологические наблюдения в партизанском краю – на Смоленщине, в Белоруссии. Среди партизан нередко находились люди, знакомые с метеорологией, умеющие обращаться с приборами. Они-то и брали на себя проведение наблюдений и передачу сводок на Большую землю. Эти сводки принимали в Москве, в Центральном штабе партизанского движения. А отсюда неприметные группы цифр шли по разным адресам: в штабы действующих армий, в распоряжение летчиков авиации дальнего действия, в Центральный институт прогнозов. Добытые в невероятно трудных условиях, в тылу у фашистов, нередко в разгар ожесточенного боя, эти цифры становились грозным оружием, помогали проводить дерзкие рейды наших бомбардировщиков.
Советские конструкторы разработали новую автоматическую радиометеостанцию. И не только разработали, но и устанавливали эти приборы в немецком тылу, в лесах Белоруссии. Пилоты, летевшие через линию фронта к партизанам и далее, на запад, на бомбежку фашистских тылов, получали надежную информацию о погоде, ожидавшей их впереди.
По мере того как разворачивались боевые действия на фронтах, усложнялись задачи метеорологов. Советская Армия перешла в генеральное наступление, активизировались отряды Сопротивления во многих странах Европы. Особенно остро встал вопрос о снабжении оружием и боеприпасами югославских воинов. Наши летчики стали совершать регулярные полеты через линию фронта – «через перевал», как они это называли, – и сбрасывать партизанам Югославии необходимое снаряжение. Летчикам нужны были метеосводки. Штаб авиации дальнего действия призвал на помощь сотрудников Гидрометеослужбы. В Югославию отправился со специальным заданием Анатолий Иванович Каракаш, ныне кандидат географических наук, начальник одного из отделов Гидрометеоцентра СССР.
Он вспоминает:
– Нас доставили в Югославию окружным путем – через Тегеран, Каир, Бриндизи (на восточном побережье Италии). Сбросили часть людей с парашютами, часть на планерах. Оказались мы в самом центре партизанского движения, в районе города Дрвар, в западной части страны. Среди леса была оборудована площадка, куда ночами сбрасывали с воздуха грузы. Днем мы аккуратно камуфлировали этот самодельный аэродром каменными глыбами и ветками: «рама» (немецкий разведчик) целыми днями висела над головой, норовя обнаружить посадочную площадку.
Как только прибыли, тут же начали метеонаблюдения. Четыре раза в сутки стали передавать погодные сводки в Москву, в штаб авиации дальнего действия, в полк Валентины Гризодубовой, обслуживавший партизан Югославии.
Наша своеобразная метеоточка действовала до самого последнего немецкого наступления на штаб Тито – фашисты рассчитывали захватить его в полном составе. Но партизаны отразили атаку немецких десантников и ушли в горы. Ушли вместе с ними и мы, наблюдатели единственной метеостанции такого рода в оккупированной Европе. Уже после войны пилоты-гризодубовцы не раз добрым словом поминали «партизанских синоптиков»… А когда слышишь такое – волей-неволей забываешь о бомбежках и обстрелах. Шла война, и вы, метеорологи и гидрологи, были в той войне такими же солдатами!
Секретная синоптика
Война еще только разгоралась, до 22 июня было больше года. Шла весна 1940 года. С этого времени Люфтваффе начала проводить полеты с сугубо метеорологической целью. Германия вступила в длительное сражение за погоду.
Но никакие другие методы не в состоянии заменить регулярных продолжительных метеорологических наблюдений, проводимых непременно в одной закрепленной точке. В Германии нашлись специалисты, имевшие большой опыт метеорологических исследований. Первым среди них оказался доктор Руперт Гольцапфель, «наш милый Гольцапфель», как называли его коллеги по известной гренландской экспедиции Вегенера 1930-31 гг. «Милый» доктор сразу же отдал себя в распоряжение фашистского командования.
Гольцапфель предложил посылать в море специально оборудованные рыболовные траулеры. И не только предложил, но и сам пошел в первый же рейс в качестве метеоролога-наблюдателя на паровом траулере «Заксен» («Саксония») в Датский пролив между Гренландией и Исландией – в район формирования атлантической погоды. Регулярно в эфир шли метеосводки. Весной 1941 года «Заксен» вышел во второй рейс – на сей раз к берегам Ян-Майена.
В дополнение к метеотраулерам гитлеровцы отрядили вскоре несколько боевых подводных лодок исключительно для сбора сведений о погоде. Эти лодки вели разведку метеорологической обстановки в открытом море, причем вступать в бой им было запрещено.
Британская морская разведка поставила перед флотом метрополии задачу – захватить хотя бы одно немецкое метеосудно «живьем», чтобы заполучить секретные шифры. Английским военным кораблям долго не удавалось сделать это. Сначала они потопили «Мюнхен», потом «Фризе», а когда дошла очередь до «Лауенберга», англичане открыли по нему огонь холостыми снарядами. Команда метеосудна так растерялась, что сдалась в плен, не уничтожив бесценных документов, и в руки союзников попал на некоторое время «ключ» к немецкому эфиру.
Метеодиверсионную программу для германских синоптиков составил видный географ Х. Кнеспель. Летом 1941 года он предложил руководителю германской морской метеослужбы контр-адмиралу Конраду высадить собственные метеоотряды в наиболее важных районах Северной Атлантики и Западной Арктики. Там, в глухих фиордах, среди скал и неприступных глетчеров, под покровом полярной ночи, защищенные от вражеских кораблей тяжелыми морскими льдами, блокирующими подходы к побережью, немецкие метеостанции будут работать почти круглый год, посылая в эфир сводки. Даже если противник запеленгует их – не беда: полярной ночью туда не добраться ни по морю, ни по воздуху, а с началом таяния морских льдов станции будут эвакуированы. Перерыв в наблюдениях будет недолгим: осенью в ту же точку подводные лодки или авиация доставят новую группу.
Адмирал Конрад не заставил долго уговаривать себя. Кнеспель приступил к созданию специальной школы метеорологов, где проходили подготовку те, чей удел был жить и работать в полярных районах.
В 1942-43 годах в Арктике зимовали две немецкие метеогруппы. Одна – на Шпицбергене (операция «Орешник»), другая – на восточном берегу Гренландии (операция «Деревянный глаз»).
О том, как бесславно закончилась довольно успешно начавшаяся гренландская операция, мы уже рассказывали (№12 за 1970 год). Попал в плен к датчанам руководитель метеостанции лейтенант Риттер. А на Шпицбергене погиб при случайном взрыве главный вдохновитель «метеовторжений» доктор Кнеспель. Вторая гренландская группа 1943 года, фанатично работавшая в невероятно тяжелых условиях (немцы жили в снежном сугробе на берегу, температура внутри которого не поднималась выше пятнадцати градусов мороза), была обнаружена американцами, потеряла в перестрелке офицера и была спешно эвакуирована в Тронхейм.
Провалилась и попытка группы «Кладоискатель» капитально обосноваться на советской территории.
…Эта история началась не в 1943 и даже не в 1941, а в совсем уж далеком 1931 году. Тогда над Арктикой летал немецкий дирижабль «Граф Цеппелин», выполнявший широкие научные наблюдения и исследования. В том числе и аэрофотосъемку Ледовитого океана с его берегами, островами и архипелагами. Поскольку полет был предприятием международным и в нем принимали участие советские специалисты, ожидалось, что по окончании воздушной экспедиции наши ученые получат, по принципу взаимности, обработанные результаты всех наблюдений. Однако немецкая сторона сообщила, что она, к глубокому ее огорчению, не в состоянии предоставить в распоряжение советской стороны материалы аэрофотосъемки архипелага Земля Франца-Иосифа: фотопленка с изображением именно этого района – вот беда! – оказалась засвеченной… Двенадцать лет спустя на берегу крайнего западного острова архипелага – Земли Александры была высажена немецкая метеогруппа в составе 10 человек. Она была снабжена великолепными по точности географическими картами.
Гитлеровцы устроились основательно. Соорудили утепленные дома-блиндажи с двойными стенами, окнами из плексигласа, печами и даже камином (для уюта). Крыши были выкрашены в белый цвет, чтобы советские самолеты ледовой разведки, часто пролетавшие над островами, не заметили потаенную вражескую базу. В штате немецкой метеогруппы был профессионал-охотник Вернер Бланкенбург. Он-то и явился невольным виновником ликвидации станции.
Однажды охотник застрелил крупного белого медведя. Через несколько дней весь личный состав экспедиции уже мучился от острых болей в животе, сопровождаемых высокой температурой: немцы отравились печенью медведя, у них начался трихинеллез, долгое, мучительное и опасное заболевание. Весь метеоотряд был эвакуирован. Это произошло в июне 1944 года.
Так завершился очередной гитлеровский «метеорологический» год. Война уже шла к концу, поражение Германии становилось неминуемым. Но через Северную Атлантику по-прежнему шли корабли союзников. И гитлеровское командование приказывало продолжать борьбу за погоду.
В районе острова Медвежьего союзников встречали корабли боевого охранения советского Северного флота и сопровождали в наши порты – в Мурманск и Архангельск. И здесь начиналось свое сражение за цифры, но теперь в него вступали советские синоптики и ледовые разведчики…
Как принимают караваны
По другую сторону метеорологического фронта самоотверженно трудились наши синоптики и гидрологи. Причем их деятельность протекала в подлинно фронтовой обстановке. Мурманск – незамерзающий порт. Отсюда его сравнительно легкая доступность, но отсюда же – яростное стремление гитлеровцев захватить город или, на худой конец, разрушить его до основания, сжечь причалы, уничтожить порт. Германская авиация беспощадно бомбила Мурманск, стоящие в порту корабли. Немецкие аэродромы находились очень близко, служба оповещения просто физически не успевала объявлять тревогу. Город то и дело полыхал пожарами…
Среди объектов, подвергавшихся особенно настойчивым воздушным атакам, было приметное здание с флюгером на крыше, находившееся на Халдеевом мысу, – мурманская служба погоды. Немецкие летчики методично целили «во флюгер». Им удалось разрушить здание тяжелой фугасной бомбой. Разумеется, мурманские метеорологи тотчас же перебрались в другой дом, но и там их настигли фашистские зажигалки. Две молодые девушки, синоптики, погибли, многие получили ранения, однако оставшиеся в живых успели вынести из огня бесценные архивы и прямо среди развалин, под открытым небом приступили к созданию очередной синоптической карты!
Они очень хорошо знали цену своей работе – от нее зависел успех боевых операций кораблей Северного флота, в частности охрана союзных конвоев. Мурманские синоптики, военные и гражданские, давали прогноз погоды для обширного района Баренцева моря, побережья Кольского полуострова, глубинных участков суши. Они снабжали войска необходимой информацией, давали штормовые оповещения, с особой тщательностью следя за формированием туманов, кучевых облаков, в которых могли прятаться самолеты, свои и чужие.
Н.П. Беляков, Г.Ф. Прихотько, Н.И. Егоров, Г.И. Бондаренко, А.Н. Михайлов, Б.А. Яковлев, С.К. Авербух, Н.П. Лужная, В.Ф. Чернова, Н.М. Чапыгина – вот только немногие из тех, кто нес на своих плечах тяжесть «метеорологической войны» на берегу Баренцева моря. Они несли вахту под непрерывными бомбежками, видели смерть своих товарищей, получали тяжкие раны, но не было случая, чтобы в штаб Северного флота не поступили вовремя очередная синоптическая карта, очередной прогноз. Доклад дежурного синоптика внимательнейшим образом выслушивал командующий флотом адмирал А.Г. Головко. Обычно это было сообщение о погоде на ближайшие два-три дня, но когда планировался дальний рейд подводных лодок, синоптикам приходилось давать прогноз на целых десять дней вперед, и это было исключительно сложной задачей.
Их очень любили на Северном флоте. При всех строгостях той поры, при резком ограничении ночного передвижения по городу мурманским синоптикам всегда была «зеленая улица»! им оставляли лучшие места в кино, о них не забывали, когда представляли к высоким наградам воинов Северного флота: ведь они тоже сражались с врагом чем могли и как могли! А в 1943 году англичане вынесли особую благодарность за помощь в проводке конвоев именно им, работникам мурманской службы погоды. (В частности, метеорологи немало способствовали успешному перегону группы «летающих лодок» из Исландии в Мурманск. Прогноз погоды по маршруту всего перелета давался «с дублированием» его составляли и в Мурманске, и в Рейкьявике, где этим занимался опытный синоптик-«краткосрочник» С.М. Простяков.)
Конвои шли в незамерзающий Мурманск, но приходили они и в замерзающий Архангельск, крупный порт на суровом, капризном, ледовитом Белом море. Война заставила сделать так, чтобы навигация в дельте Северной Двины продолжалась по возможности без перерыва даже в зимнее время. Вот тут-то свое веское слово была призвана сказать служба погоды в ее максимально полном объеме: метеорологи, ледоведы, речники и даже гидрологи-гидротехники.
Чтобы ускорить разгрузку торговых кораблей у причалов Архангельского порта, решили связать оба берега Двины железной дорогой. Моста через реку в ту пору не было, поэтому рельсы проложили прямо по зимнему льду!
Толщину речного льда наращивали искусственно: гидропомпами гнали двинскую воду поверх льда, намораживали слой за слоем – словно заливали каток для конькобежцев! В начале января 1942 года по этой удивительной ледовой магистрали на левый берег пошли военные грузы. На левый берег, а оттуда – по главной железной дороге на юг, к Москве, к сражающимся на фронтах войскам.
Коварно и капризно Белое море: не подчиняющийся никаким законам ледовый режим, сложная система морских течений, изменчивые ветры, неожиданные туманы. Там, где совсем недавно были разводья, широкие пространства чистой воды, внезапно образуются гряды торосов, корабли попадают в ледяную ловушку. Успех операции по проводке каравана решают считанные часы. Вот почему именно этому морю во время войны было уделено подчеркнутое, особое внимание. Сюда прибыл со своим штабом уполномоченный Государственного Комитета Обороны, начальник Главсевморпути контр-адмирал Иван Дмитриевич Папанин, прославленный полярник, руководитель первой полюсной дрейфующей экспедиции, дважды Герой Советского Союза. И с ним – синоптик штаба Ольга Николаевна Комова.
…Воспитатель в детском саду. Учительница на Чукотке. Метеоролог на полярных станциях. Начальник синоптического бюро Главсевморпути. Участница героического и трагического плавания на пароходе «Челюскин» в 1933-34 годах, испытавшая после гибели судна все тяготы пребывания в дрейфующем ледовом «лагере Шмидта».
Она обслуживала сводками корабли, шедшие с запада, из Атлантики, и корабли, уходившие на восток, в Арктику. А эти корабли остро нуждались в «погоде». На подходах к Белому морю, в самом море, на выходе из него – всюду они требовали прогноза. Впрочем, если быть точным, ничего они не требовали: суда шли «в зоне молчания», охватывавшей и Баренцево, и Белое, и Карское моря. Судовые рации молчали, они работали только на «прием». На борт поступали с Большой земли желанные сводки, аккуратные группы цифр, за которыми стояли ветры и льды, туманы и разводья. Каждое утро в штаб Папанина приходили синоптические сводки со всей свободной от врага территории. Сюда же – с гораздо меньшей регулярностью – поступали сведения о погоде, добытые нашими союзниками. Однако наиболее важными оставались сообщения из района «непосредственных интересов» – с метеостанций, расположенных на берегах Кольского и Канина полуостровов.
– Папанин приказал давать прогноз дважды в сутки, в полдень и в полночь, – вспоминает Ольга Николаевна Комова. – Лично ему, в штабе. Нередко поздней ночью у меня в комнатке раздавался звонок Папанина или его сотрудника Н.А. Еремеева: «Ольга Николаевна, голубушка, нет ли уточнений к последнему прогнозу?» Господи, думаешь, какие там уточнения! Сам-то прогноз едва жив, скорее по наитию составлен, чем по объективным сведениям, – неясная обстановка: то ли идет циклон, то ли застопорился, а им, видишь ли, уточнения подавай! Как их дать? Ведь до утра новых сводок ниоткуда не поступит! Но раз Папанин просит – а он в таких случаях никогда не приказывал, только просил, – значит, надо что-то сообразить. Натянешь спросонок тулуп и бредешь среди ночи в штаб, на Поморскую, а по дороге ломаешь голову: куда может сейчас повернуть погода? Случалось, ошибалась, и потом капитаны, придя в порт, начинали «сводить счеты», но тут Папанин и Еремеев неизменно вставали на мою защиту: «Не ругайте ее, она очень старается»…
Обслуживая навигации во время Отечественной войны, я иногда словно воочию видела гибнущий «Челюскин». Прямо перед глазами стояла эта страшная картина: лютый февраль, грохот льдов, хруст бортов нашего парохода, его высоко задранная корма и уходящий в пучину корпус… В такие моменты всегда думалось: «А вдруг именно сейчас гибнет где-нибудь поблизости наше судно? Или английское? И как раз из-за тебя гибнет, напоровшись на льдину, а ты накануне дала благоприятный прогноз, чистую воду наобещала!» Такое отчаяние временами накатывало, злила собственная беспомощность…
Зато как легко было на душе, когда попадала «в точку»! Тут уж капитаны норовили ручку поцеловать у «синоптички»! А ведь наши капитаны, особенно те, что из поморов, великолепно разбирались в погоде, чутко улавливали ее местные признаки, неплохо представляли себе общие атмосферные закономерности. В.И. Воронин, П.А. Пономарев, Н.И. Храмцов, А.Г. Корельский, Л.К. Шар-Баронов, М.Г. Марков, Ю.К. Хлебников… Поэтому в войну такие люди лучше других могли оценить удачный прогноз. Для меня было большой радостью «делать» для них погоду. Но, конечно, без ледовой разведки ценность моих прогнозов здорово упала бы…
Ледовая разведка! Ей тогда, в годы войны, было от роду каких-нибудь полтора десятка лет, но она уже накопила опыт полетов над всеми полярными морями, надо льдами Центральной Арктики и Северного полюса. Ледовые разведчики – полярные летчики, штурманы, гидрологи-ледоведы ленинградского Арктического института – научились уже с немалой точностью определять направление и скорость дрейфа ледяных полей, их возраст, толщину, сплоченность, надежность «просветов» – пространств чистой воды. Одновременно «ледовики» вели и наблюдения за метеорологическими условиями: определяли мощность и высоту облаков, волнение на море, силу ветра на высоте (по сносу самолета с заданного курса). Карта ледовой обстановки в Белом море и примыкающей к нему акватории служила Ольге Николаевне Комовой настоящим подспорьем: с ее помощью она могла делать косвенные выводы о режиме ветров, о том, какие ветры преобладают – отжимные (от берега) или прижимные (к берегу), а одно это уже могло служить основой тех практических рекомендаций, которые поступали на суда.
Ледовую разведку над Белым морем во время войны вместе с военными пилотами вели полярные летчики В. Попов, Е. Гаевский, С. Кулик. Пилотов несколько, а штурман один – Александр Ервандович Погосов…
– Это, верно, Ольга Николаевна «навела» на мой след, да? Как же, сорок лет мы с нею дружим, со времен «Челюскина». Вместе тонули, вместе спасались. Ее, в числе других женщин, вывез со льдины Ляпидевский, а мне довелось быть самым последним обитателем «лагеря Шмидта». 13 апреля 1934 года прилетели к нам Каманин, Водопьянов и Молоков, и последние шесть человек расселись по машинам. Тогда ведь не всякий самолет сам умел взлетать! Пришлось мне сперва подтолкнуть каманинскую машину, потом – водопьяновскую, а затем уже на ходу в молоковскую прыгнул. Так что по льдине прошлись последними мои ноги…
В Архангельске во время войны базировалось звено самолетов ледовой разведки. Один СБ, то есть скоростной бомбардировщик, быстрая двухмоторная машина, и два «У-2». Я был штурманом всего звена и летал по очереди и на большой машине, и на обоих «малышах». Почему так случилось? Война заставила. Пришлось так организовывать ледовую разведку, что необходимы были все три машины.
Через миссию союзников в Архангельске мы узнавали о примерных сроках подхода очередного конвоя. Нашей задачей было обслужить корабли информацией на участке Горло – порт Архангельск. За сутки до появления конвоя в этом районе я на большом самолете совершал разведывательный полет, во время которого делал общую карту ледовой обстановки. После этого нужно было, во-первых, сообщить на корабли все эти сведения, а во-вторых, непосредственно вести караван во льдах, выискивать для него проходы. Тут-то и возникала закавыка.
На большом самолете имелась рация, но нам было строжайше запрещено подлетать к кораблям конвоя: у тех был неукоснительный приказ сбивать всякий самолет военного образца – слишком велика была угроза немецкой атаки с воздуха, поэтому гораздо надежнее «на всякий случай» сбивать каждый появившийся в поле зрения незнакомый самолет! Тут уж и рация не поможет: собьют… Приходилось действовать «многоступенчато», с привлечением «малышей», и обязательно обоих сразу, ибо на «У-2» не было рации, и вторая машина восполняла этот пробел. Случись что с одним – второй окажет помощь или, на худой конец, даст знать своим о беде.
Так и летали на проводку караванов двумя «У-2» – два пилота и один штурман, я. Наши словно игрушечные самолетики моряки знали отлично и не опасались их – у гитлеровцев не было таких «малолитражек», и потому нас никогда не обстреливали свои. Между прочим, сами немцы очень боялись этих машин (их правильнее называть «ПО-2», по имени конструктора Поликарпова). На фронте наш женский полк ночных бомбардировщиков летал на этих машинах. Низко летали летчицы, на приглушенном моторе, почти беззвучно, в темноте. Атаковали немецкие позиции совершенно внезапно, бомбы швыряли, страх на фашистов наводили. А мы, мужчины, в это время летали надо льдами Белого моря, средь ясного дня…
Один обычно шел на высоте 500-600 метров, другой – на высоте 150-200 метров. Добирались до головного судна каравана (чаще это был ледокол), кидали на палубу вымпел – палочку такую пластмассовую, полую, в которую была вложена ледовая карта, – а потом «вели» корабли чуть ли не до самого причала, указывая им наиболее удобный путь во льдах. Разгрузятся они – и в обратный путь, и мы снова «ведем» их до выхода из Горла, а там, глядишь, новый конвой с Запада. Так и работали.
На самолетах были пулеметы, но пустить их в ход не довелось ни разу, хотя и сталкивались в воздухе с «их» разведчиками. Немцы откровенно трусили, боялись нашей боевой авиации, базировавшейся на побережье, удирали от нас. Раза два и мы от них удирали: силы все же слишком неравные были. Мы ведь тихоходы, летали в ясную погоду – как-никак без радиосвязи! Ольга Николаевна нас прогнозами питала, мы – ее… Вся воздушная разведка продолжалась без посадки 4-5 часов, дополнительные баки с горючим в машины ставили. В случае затяжного снегопада сразу шли на посадку. Прямо на морской лед садились и пережидали непогоду.
Как странно жизнь поворачивается! Я южанин, когда впервые увидел лед на Неве, оторопел, долго не мог привыкнуть. Однажды перешел реку по льду на Васильевский остров, очень боялся провалиться и обратно по мосту шел! А через два года был уже среди тех, кто готовил на льду Чукотского моря посадочную полосу для эвакуации «лагеря Шмидта». С тех пор сроднился со льдами, никакого страха перед ними не испытывал. В войну это сильно помогало.
Зиновий Каневский
