«ЗС» 3/1973
Григорий Зеленко
1.
Факты, примечательные сами по себе, приобретают совершенно исключительную силу в сцеплении с другими фактами: тогда в нашем воображении начинает вырисовываться подлинная поступь истории, ее внутренняя логика и тайные пружины.
Попробуем сопоставить несколько событий, происходивших осенью 1942 года.
14 октября 1942 года Гитлер подписывает приказ ставки вермахта о переходе немецких войск к обороне на зиму 1942–1943 годов. Противник оценивался в приказе так: «…русские в ходе последних боев были серьезно ослаблены и не смогут зимой 1942–1943 годов располагать такими же большими силами, какие имелись у них в прошлую зиму». Поистине, кого боги захотят покарать, того они лишают разума!
19 ноября 1942 года, через месяц, ранним морозным утром советские войска под Сталинградом перешли в наступление. На немецкую нацию надвинулась катастрофа, которая, по выражению бывшего офицера 6-й армии, «затмила все военные трагедии прошлого». Советская Армия совершила коренной перелом в ходе войны.
Порой с битвой на Волге связывают лишь уничтожение 6-й армии Паулюса, ударной и отборной группировки вермахта. (Кстати, после конца военных действий под Сталинградом были подобраны и захоронены 147200 трупов немецких солдат и офицеров, а в плен была взята 91 тысяча человек.) Между тем в ходе этого сражения и в непосредственной связи с ним было разгромлено пять гитлеровских армий. Прямым следствием этих событий было то, что зимой 1943 года южный фланг немецких позиций в России оказался на грани полного развала, а 700 тысяч человек из группы армий «А» едва не были окружены и захлопнуты в гигантской кавказской ловушке.
Итак, 14 октября и 19 ноября 1942 года. Чуть больше месяца разделяют эти две даты. Сопоставление их говорит само за себя. Верховное командование вермахта оказалось неспособно оценить подлинную силу Советской Армии и предугадать переход советских войск в решительное контрнаступление.
Приказ, подписанный Гитлером, интересен еще и вот чем: в нем содержится хоть и неявное, но от этого не менее яркое признание провала немецких стратегических замыслов на лето 1942 года. «Летняя и осенняя кампания этого года, – начинается приказ, – за исключением отдельных еще продолжающихся операций и намечаемых наступательных действий местного характера, завершены. Достигнуты крупные результаты». Словом, успехи есть. А цель кампании? Уничтожены ли силы Советской Армии на юге? Занят Сталинград? Захвачены Кавказ и кавказские нефтепромыслы? Нет, нет и нет.
Да, впрочем, нашего ответа и не требуется: его дал сам Гитлер – 24 сентября, и эта дата – последнее звено в нашей цепочке.
24 сентября 1942 года был отправлен в отставку Франц Гальдер – начальник генерального штаба сухопутных войск Германии. Гальдер занимал этот пост с августа 1938 года – четыре с лишним года! – и был одним из ведущих участников «мозгового центра», который готовил новую, вторую мировую войну и осуществлял гитлеровские планы на разных этапах: в Польше, во Франции, на Балканах, в нашей стране.
Отставка Гальдера стала наглядным свидетельством глубокого кризиса в высшем командовании вермахта. Она была одним из действий, которые Гитлер предпринял в ответ на то, что в летней кампании 1942 года немецкая армия не смогла достигнуть намеченных целей.
К 24 сентября – дню отставки Гальдера – немецкие войска уже больше двух месяцев вели бои на дальних и ближних подступах к Сталинграду, а с 13 сентября – и в самом городе. Но успеха не было. И падение Гальдера знаменательным образом связывается со Сталинградом.
Неуспех в летней кампании 1942 года – даже еще до разгрома на Дону и на Волге! – был тем болезненнее, что уже при планировании этой кампании, весной 1942 года, верховное командование столкнулось с грозной ситуацией: Германия была не в состоянии вести борьбу за стратегическую инициативу по всему Восточному фронту.
Героические действия Советской Армии сорвали надежды руководителей гитлеровской Германии на быструю и легкую победу в 1941 году. Минск, Борисов, Житомир, Коростень, Могилев, Ельня и в целом Смоленское сражение, героическая оборона Киева и Одессы, Севастополя и Ленинграда, разгром немцев под Москвой и общее наступление Советской Армии зимой 1941–1942 года – все это были слагаемые нашей победы. День за днем Советская Армия перемалывала гитлеровскую военную мощь, нанося вермахту жестокие удары. И логика событий ведет нас от Сталинграда к началу войны – через зиму и осень к летним месяцам 1941 года.
Чтобы понять эту логику, мы можем воспользоваться свидетельством человека, который был посвящен в самые сокровенные тайны высших кругов Германии, – свидетельством самого Гальдера.
2.
Третий том «Военного дневника»1 Гальдера, выпущенного в русском переводе Воениздатом, посвящен событиям на советско-германском фронте. Том содержит ежедневные записи (за пропуском нескольких дней, когда его автор болел), с первого дня нападения гитлеровского вермахта на нашу страну по 24 сентября 1942 года – по четыреста шестидесятый день войны, когда уже в разгаре было сражение за Сталинград. Таковы рамки времени, охватываемого дневником.
Первая запись, которой открывается третий том, гласит: «22 июня 1941 года (воскресенье) 1-й день войны. Утренние сводки сообщают, что все армии, кроме 11-й (на правом фланге группы армий «Юг» в Румынии), перешли в наступление согласно плану».
А вот отрывок из последней записи в дневнике, посвященной положению на фронте, – она сделана 23 сентября 1942 года, за день до отставки Гальдера: «459 день войны. Обстановка: улучшены позиции под Новороссийском и на правом фланге туапсинской группы… В Сталинграде медленное продвижение вперед».
От планов победоносной молниеносной кампании – к продвижению на ограниченных участках боевых действий. Таковы рамки событийные, показывающие масштаб перемен.
Дневниковые записи начала войны посвящены действиям армий, танковых групп, планированию глубоких прорывов, охватов и стремительных бросков механизированных частей – среди них нет, казалось бы, места такой прозе жизни, как продвижение одного корпуса на триста метров, да к тому же и на второстепенном участке фронта. И в том, что эта проза появилась в дневнике начальника генерального штаба, – яркое свидетельство краха всех планов гитлеровской Германии: и военных, и политических.
Запись от 23 сентября 1942 года приходится на последние дни «Дневника» и на конец военной карьеры Гальдера. Однако мотивы, прозвучавшие в ней, читатель находит на страницах «Дневника» много раньше, начиная с первых же недель войны. И вот тут мне хочется сказать о самом ярком своем впечатлении. Читая «Дневник», я не мог не испытывать сильнейшего удивления от того, как ясно и последовательно Гальдер – сам, несомненно, не желая этого – показывает путь гитлеровской Германии и ее вооруженных сил к гибели.
Это удивительное и ярчайшее ощущение. Как передать его? Как показать все те крошечные перемены настроений у автора дневника, которые, накапливаясь день за днем, уже осенью 1941 года складываются в предчувствие катастрофы? Как передать тот удивительный разлад, когда эти предчувствия и оценка реальной обстановки страннейшим образом расходятся в разные стороны, словно непересекающиеся кривые, и никак не влияют друг на друга?
Записи в «Дневнике», отражающие каждый раз какое-то событие на фронте или в тылу, доклад подчиненных или распоряжения верховного командования, прямо не связаны друг с другом.
Но при чтении «Дневника» между записями, отделенными друг от друга неделями и даже месяцами войны, протягиваются вдруг удивительные связи. В этом столкновении разных записей – как при монтаже, кадров в кинофильме – объективные события или мысли автора внезапно получают совершенно неожиданное освещение, возникают необычайные событийные и человеческие коллизии.
Вот пример. 24 ноября 1941 года Гальдер заносит в дневник мнение одного из видных военачальников вермахта генерал-полковника Фромма: «Необходимо перемирие». Оцените остроту ситуации: это же ноябрь 1941. Еще только ноябрь! Еще идет лишь пятый месяц войны – но уже не радуют первоначальные успехи, уже оставлена надежда на быструю победу. «Необходимо перемирие»… А в «Дневнике» эти слова накладываются на запись, сделанную Гальдером лишь накануне: «Противнику нанесен решающий удар…» Вот как: и «перемирие», и «решающий удар» – это все одновременно.
И опять взгляните на ситуацию с новой стороны – сравните ее с ходом реальной жизни. Ведь эти записи сделаны лишь за десять дней до начала контрнаступления Советской Армии под Москвой. Вермахт находится в преддверии первой катастрофы на пути к окончательному поражению. Гальдер этого еще не видит.
Впрочем, наверное, было бы неправильным ограничиться лишь словами о том, что Гальдер чего-то не видит, – все гораздо сложнее. Гальдер прекрасно осведомлен о положении на фронте – об этом «Дневник» ясно свидетельствует. 22 ноября 1942 года: «Фельдмаршал фон Бок лично руководит ходом сражения под Москвой со своего передового командного пункта. Его необычайная энергия гонит войска вперед… Фон Бок сравнивает сложившуюся обстановку с обстановкой в сражении на Марне, указывая, что создалось такое положение, когда последний брошенный в бой батальон может решить исход сражения». Словом, кризисность ситуации открыта Гальдеру, однако – и это тоже очевидно по «Дневнику» – вникнуть в подлинный ход событий ему не было дано, как не было дано оценить силы Советской Армии, ее планы, истинную меру того, чего она уже добилась за первые пять месяцев войны.
Именно поэтому у читателя «Дневника» возникает ощущение, что предчувствия катастрофы, о которых я говорил выше, бросаются в глаза лишь со стороны, а сам Гальдер их не осознавал. Как и многие другие свидетельства того же рода, они были – объективно – и наложили заметный отпечаток на дневниковые записи, но для автора, субъективно, их как бы не было.
Свидетельства эти состоят не из одних лишь описаний боевой обстановки. Жалобы на транспорт, сушь, дожди, грязь, морозы – они становились навязчивее при каждой очередной неудаче. И так же, при очередной неудаче, – записи о раздорах в высшем командовании вермахта, о непослушании подчиненных, нехватке техники и многом другом. Пересматриваются прежние оценки военного потенциала нашей страны, число советских дивизий, число танков и самолетов в действующей армии, меняются представления о возможностях русской оборонной промышленности.
Все вместе, эти свидетельства складываются в картину, о которой я и хочу рассказать. Это картина героической борьбы Советской Армии, точнее – преломление ее в «Дневнике». Конечно, о многом Гальдер умалчивает, иные события освещает бегло или даже искаженно. Достижения вермахта он склонен описывать подробно, достижений Советской Армии – не замечать.
Но даже и это не может нам помешать. С первых дней войны действия Советской Армии стали сказываться на планах, расчетах, распоряжениях руководителей вермахта – и поэтому в той или иной форме они находили отражение и на страницах «Дневника». Найти их следы, расшифровать – вот что интересно и важно сделать, чтобы еще отчетливее представить себе логику событий от нюня 1941 до ноября 1942 года. Долг памяти перед людьми, сражавшимися с фашизмом в тяжелейшие месяцы лета и осени 1941 года, может быть исполнен, если мы не забудем ни малой частицы того, что они совершили.
«Дневник» велик, а интересующие нас записи обнаруживаются почти на каждой его странице. Поэтому попробуем ограничить свою задачу, избрав одну, так сказать, сюжетную линию. Одну, но зато, быть может, наиважнейшую: линию, связанную с проблемой сроков.
3.
По страницам «Дневника» щедро разбросаны записи, которые показывают острый интерес Гальдера к срокам: и темпам продвижения вермахта вперед, и задержкам в сравнении с расчетами, и временем, которое еще остается для осуществления заранее составленных планов.
Причины такого интереса очевидны. Фашистское руководство стремилось избежать затяжной войны с Россией. Завоевания на востоке должны были в ближайшем будущем дать Германии силы для борьбы за мировое господство.
9 января 1941 года на совещании в ставке вермахта Гитлер заявил: «Гигантские пространства России таят в себе неисчислимые богатства. Германия должна экономически и политически овладеть этими пространствами… Тем самым она будет располагать всеми возможностями для ведения в будущем борьбы против континентов, тогда никто больше не сможет ее разгромить. Когда эта операция будет проведена, Европа затаит дыхание».
Исход военного столкновения с Россией не вызывал опасений ни у политических, ни у военных немецких верхов. Воспользуемся свидетельством западногерманского историка А. Хильгрубера. Рассказывая о некоторых событиях, происходивших в период подготовки нападения на СССР, он называет среди участников этих событий главкома сухопутных войск Браухича, главкома ВМС Редера, Геринга (одним из многочисленных чинов Геринга был чин главкома ВВС) и Гальдера, а затем пишет: «Но все они – и это имеет решающее значение для понимания затронутого нами вопроса – рассматривали восточный поход не как нечто непосильное в военном отношении для германской армии, а как предприятие, хотя, по их мнению, и не срочное, но выполнимое без особых трудностей. Они взирали на возможность войны против Советского Союза без каких-либо опасений, что немецкое наступление потерпит крах…»
Итогом многомесячного планирования стала директива № 21, подписанная 18 декабря 1940 года. Она известна под названием плана «Барбаросса». План начинался со слов: «Германские вооруженные силы должны быть готовы разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании еще до того, как будет закончена война против Англии».
Что же имелось в виду под словом «кратковременная»? Л. Безыменский, известный публицист, пишущий на военно-исторические темы собрал в своей книге «Особая папка «Барбаросса» целый ряд свидетельств об этом.
В августе 1940 года Гитлер сказал: «5 месяцев на проведение». По заданию высшего командования вермахта три генерала разрабатывали план военных действий против СССР. В своих разработках они указывали такие сроки: Маркс – 9–17 недель, Зоденштерн – до 16 недель, Паулюс – 8–10 недель.
Главнокомандующий сухопутными войсками Браухич – 6–8 недель.
Гиммлер – 6 недель: «Не позднее 4 августа мы будем находиться в Москве, ибо это государство рассыплется, как карточный домик».
Риббентроп: «Фюрер заверил меня, что вермахт разгромит Советский Союз за 8 недель…»
Иодль, один из высших чинов вермахта, назвал даже анекдотическую цифру в 3 недели.
За неделю до войны Геббельс записывает в дневник: «Русские без особых трудностей будут отброшены назад. Фюрер рассчитывает закончить эту операцию примерно в четыре месяца. Я полагаю, в меньший срок… Наша операция подготовлена так, как это вообще человечески возможно. Собрано столько резервов, что неудача исключена… Я оцениваю боевую мощь русских очень низко, еще ниже, чем фюрер».
Безудержное опьянение своими прежними успехами и неспособность оценить подлинную силу Страны Советов – вот что скрывается за этими хвастливыми заявлениями. Но и – вместе с тем – серьезнейшая подготовка войны.
К лету 1941 года многомиллионная армия фашистской Германии представляла собой мощную силу. В предшествующие годы она получила солидный боевой опыт, опробовала военную технику. На главных стратегических направлениях она обладала подавляющим превосходством. На ее стороне был ряд и других преимуществ, и все эти преимущества не замедлили сказаться с началом войны.
22 июня 1941 года зловещие планы стали явью. Гальдер делает первую запись в «Дневнике».
4.
Из «Дневника»:
«23 июня 1941 года, 2 день войны: На фронте группы армий «Центр» все идет согласно плану… Общая обстановка лучше всего охарактеризована в донесении штаба 4-й армии: противник в белостокском мешке борется не за свою жизнь, а за выигрыш времени».
Вместе с тем у автора «Дневника» появляется необходимость отметить противодействие советских войск. «24 июня 1941 года, 3-й день войны: …Войска группы армий «Юг», отражая сильные контратаки противника… успешно продвигаются вперед… Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен».
24 июня: «…существует надежда, что в ближайшие дни нашим войскам в ходе дальнейшего наступления удастся полностью разбить силы противника, расположенные на Украине».
Последнюю выдержку стоит отметить особо, потому что запись от 26 июня начинается так: «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению, неся значительные потери. У противника, действующего против группы армий «Юг», отмечается твердое и энергичное руководство».
Однако в целом горизонт по-прежнему ясен: «Группа армий «Север», окружая отдельные группы противника, продолжает планомерно продвигаться на восток…» «На фронте группы армий «Центр» операции развиваются успешно».
Впрочем, воевать все-таки надо серьезно: «29 июня 1941 года… Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо».
Двенадцатый день войны. Используя свою сокрушительную мощь, немецкая армия продолжала двигаться вперед. В этот день танки Гудериана форсировали Березину. Танки Гота вышли к Западной Двине в районе Полоцка. Танки Гепнера были на полпути между Западной Двиной и Псковом. На юге захвачен Тернополь, танки Клейста нацелились на Бердичев. И Гальдер – ах, как хочется видеть осуществление своих надежд! – записывает 3 июля: «В целом теперь уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена».
И – главное: «Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней».
Правда, педантичность заставляет добавить: «Конечно, она еще не закончена. Огромная протяженность территории и упорное сопротивление противника, использующего все средства, будут сковывать наши силы еще в течение многих недель».
Положение нашей Родины было в те дни исключительно трудным. Ведя борьбу в неблагоприятных условиях начального периода войны, Советская Армия понесла очень большой урон. За первые три недели боевых действий немецкие войска проникли в глубь нашей страны на северо-западном направлении на 450 – 500 километров, на западном – на 450 – 600, на юго-западном – на 300 – 350. Части Советской Армии упорно дрались, их сопротивление уже сказывалось на ходе боевых действий, однако они все же были вынуждены отступать.
К. Типпельскирх, бывший начальник разведывательного управления генштаба, пишет об этом времени:
«Это был противник со стальной волей, который безжалостно, но и не без знания оперативного искусства бросал свои войска в бой. Для серьезных опасений не было никаких оснований, однако уже было ясно одно: здесь не могло быть и речи о том, чтобы быстрыми ударами «разрушить карточный домик».
Шли недели, которые казались Гальдеру необходимыми лишь для преследования разбитого противника, но ожесточение боев не уменьшалось. Потери вермахта росли, продвижение его вперед замедлилось, немцы топтались под Киевом, разгоралось упорнейшее Смоленское сражение, вермахт получил ряд чувствительных ударов на разных стратегических направлениях, и 19 июля Гальдер записывает: «Ожесточенность боев, которые ведут наши подвижные соединения, действующие отдельными группами, а также несвоевременное прибытие на фронт пехотных дивизий, медленно подтягивающихся с запада, и скованность всех продвижений плохими дорогами, не говоря уже о большой усталости войск, с самого начала войны непрерывно совершающих длительные марши и ведущих упорные кровопролитные бои, – все это вызвало известный упадок духа у наших руководящих инстанций. Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главкома».
Очень колоритная запись, таящая в себе удивительную философию. Противник? Его как бы и нет – кстати, он же был разбит еще две недели назад. Но вот усталость – воевать ведь приходится без выходных. Но вот плохие дороги – где уж вспомнить, что германский военный атташе в Москве генерал Кестринг настойчиво предупреждал еще в мирное время об этих самых дорогах. Но вот подвижным частям приходится действовать не как на параде, а отдельными группами – ах, как удручают все эти тяготы жизни. Вот у Браухича настроение даже совсем упало.
Это был, кстати, двадцать девятый день войны. Воевать же предстояло еще почти четыре года.
А вскоре приходится подвергнуть пересмотру и главный вывод, сделанный 3 июля и служивший источником оптимизма: «кампания выиграна за 14 дней». 23 июля, спустя 20 дней, Гальдер записывает: «Хотя противник решительно ослаблен, окончательно он еще не разгромлен…»
За первый месяц войны немецкая армия лишилась половины тех танков, с которыми она выступила в поход, и почти 1300 самолетов – четверти первоначального боевого состава. История сохранила нам свидетельство того, что самоотверженная борьба советских войск была оценена гитлеровскими верхами. Например, после войны, рассказывая на допросе в Нюрнберге о том, как вермахт терпел одно поражение за другим, отступая в 1943 году на запад, Иодль сделал интересное признание: «Гитлер, указывая на пример Красной Армии в 1941 году, считал, что необходимо биться за каждый метр территории».
Но в июле 1941 года будущее еще представлялось Гальдеру безоблачным и потому – 23 июля: «Примерно через месяц (25.8), предположительно, наши войска будут у Ленинграда и у Москвы, а также выйдут на рубеж Орел, Крым. В начале октября они выйдут на рубеж Волги. В начале ноября – достигнут Баку и Батуми».
Шли дни и недели. Вермахт продолжал добиваться успехов. Немцы захватили почти все правобережье Днепра, Гомель, вели бои на дальних подступах к Ленинграду, но ожесточение боев не уменьшалось – в отличие от того, что предполагал Гальдер в начале июля. Под Великими Луками, Сольцами, Лугой, Смоленском, Старой Руссой, Ельней немцам были нанесены серьезные удары. И 24 августа приходится отметить: «…Уменьшение боевой численности в пехотных дивизиях в среднем на 40 процентов, и в танковых дивизиях – в среднем на 50 процентов».
Затем наступает 25 августа – срок, отмечавшийся в плане. Быть может, помните – достигнуть Ленинграда и Москвы, рубеж Орла? Об этом в «Дневнике» нет ни слова, равно как и о целях, обсуждавшихся месяц назад. На юге продолжаются бои у Днепропетровска. На центральном участке фронта немцы испытывают сильное давление советских войск у Ельни. «5 сентября… Наши части сдали противнику дугу фронта у Ельни».
Противник потерял выгодный плацдарм, который он намеревался использовать для будущего наступления на Москву. Да и само это наступление гитлеровцы вынуждены были отложить на осень 1941 года.
Итак, конец августа – начало сентября. Не пришло ли время подвести кое-какие итоги? С начала войны минуло уже больше 10 недель – срок, как казалось до начала боевых действий многим немецким стратегам и политикам, вполне достаточный для разгрома Советской России. Помните? Паулюс – 8–10 недель; Браухич – 6–8 недель; Риббентроп – 8 недель; Гиммлер – «не позднее 4 августа…» Теперь 10 недель прошли. И что же? Ни одной стратегической цели, поставленной планом «Барбаросса», немцы достичь не сумели. Главные силы Советской Армии в приграничном сражении уничтожены не были. Основные советские резервы в сражениях на Украине и в Белоруссии уничтожены не были. Москва и Ленинград оставались недостижимыми. Сорвать мобилизацию сил советской страны не удалось. Расчеты на то, что удастся быстро сломить сопротивление советского народа, не оправдались.
Верховному командованию вермахта пришлось признавать, что события развиваются не так, как оно предполагало.
13 сентября Гальдер переписывает в «Дневник» текст Памятки ОКВ Верховного командования вооруженных сил, одобренной Гитлером. Памятка давала оценку стратегическому положению Германии в конце лета 1941 года. Она содержит такие примечательные выводы из этой оценки: «Отсюда в плане дальнейшего ведения войны мы должны руководствоваться следующим: 1. Разгром России является ближайшей и решающей целью… Поскольку эта цель не будет полностью достигнута в течение 1941 года, продолжение Восточной кампании в 1942 году должно стоять сейчас на первом месте в нашем планировании».
Полупризнание неуспеха блицкрига, пересмотр представлений о ходе кампании и о возможных планах на будущее – все это так серьезно, что хочется задержаться здесь немного, сопоставить некоторые события и мнения.
5.
Как складывалась картина тех дней? Советская Армия понесла тяжелые потери в людях и технике и от границ отошла далеко в глубь своей территории. Врагу был отдан весь запад страны, немецкие армии стояли у стен блокированного Ленинграда, рвались в Крым. Как раз в середине сентября вермахт добился успеха под Киевом, где потерпели серьезное поражение войска Юго-Западного фронта. Вскоре он осуществил крупные операции под Вязьмой и Брянском, где были окружены шесть советских армий. Наступил ноябрь – месяц напряженных боев под Москвой.
А за фасадом событий?
За фасадом же – путаница противоречий, различных мнений, тревог и надежд, оптимизма и сомнений и откровенного отчаяния.
Из «Дневника» – 19 ноября: «Фюрер очень высоко оценивает политическое значение наших успехов в России, которые он считает невиданным достижением. Он полагает, что… в военно-экономическом отношении они (русские) не смогут быстро встать на ноги».
А за два дня до этого покончил с собой генерал Удет – один из руководителей ВВС Германии, известный ас первой мировой войны и воздушный рекордсмен. Судьбу германских ВВС в России Удет называл «воздушным Верденом». Его друг, крупный немецкий авиаконструктор и промышленник Э. Хейнкель, писал впоследствии: «Когда Удет 17 ноября 1941 года в спальне своего дома пустил себе смертельную пулю в голову, все было уже ясно. Блицкриг против России потерпел неудачу. Брошенная на Восток немецкая авиация была уже в значительной степени потеряна в русских просторах…»
Примерно с этого времени «Дневник» начинает являть собой поистине удивительную картину. Те противоречия, которые обнаруживались в нем и прежде, теперь обозначены резко и выпукло.
23 ноября в генштабе сухопутных войск состоялось совещание, и Гальдер делал на нем вступительный доклад об общем положении на фронте. Приведу два места из тезисов к этому докладу.
Первое: «Военная мощь России более не представляет угрозы для Европы. Противнику нанесен решающий удар…» Второе: «Мы должны иметь в виду, что никому из противников не удастся окончательно уничтожить другого или решающим образом нанести ему поражение. Возможно, что война сместится из плоскости военных успехов в плоскость способности выстоять в моральном и экономическом отношении…» Как совместить два этих заявления, разделенных лишь десятью строками текста?
И еще один штрих в картине тех дней. В книге «Особая папка «Барбаросса» Л. Безыменский рассказывает о том, как однажды, будучи в ФРГ, он попытался встретиться и поговорить с Гальдером. От свидания, правда, Гальдер уклонился, но на письмо ответил. Вот выдержки из этого письма: «После битвы за Киев я не рекомендовал осуществлять разрешенное Гитлером наступление на Москву и выступал за политическое решение… События под Москвой показали, что у немцев истощены силы. С этого момента я уже не верил в возможность решительной немецкой победы».
Словом, наступать не рекомендовал и в победу не верил? И все-таки восточные армии вермахта шли в наступление: и на севере – на Тихвин, и на юге – на Ростов, и в центре – на Москву.
6.
И в записях о ходе военных действий на странницах «Дневника» – все та же картина противоречий, сомнений, надежд.
«18 ноября 1941 года, 150 день войны… Совещание у главкома: Он очень недоволен тем, что все больше исчезают шансы на быстрое приближение к Москве. Это не зависит от его желаний».
В этот же день: «Вообще же фельдмаршал фон Бок, как и мы, считает, что в настоящий момент обе стороны напрягают свои последние силы и что верх возьмет тот, кто проявит большее упорство. Противник тоже не имеет резервов в тылу и в этом отношении наверняка находится в еще более худшем положении, чем мы».
27 ноября: «На северном фланге ударной группы, наступающей на Москву, наши войска чувствуют себя уверенно и теснят противника».
29 ноября – из разговора с начальником штаба группы армий «Центр»: «Высшее командование считает необходимым продолжать наступление, несмотря на опасность полного истощения войск.
Я заявил, что эта точка зрения совпадает с мнением ОКХ» (то есть с мнением командования сухопутной армии).
30 ноября – в «Дневник» заносится выдержка из доклада генерала Буле: «Некомплект на Восточном фронте составляет 340000 человек, то есть половину боевого состава пехоты».
2 декабря: «Наступление под Тулой развивается успешно. Наступающий фланг группы армий вследствие тяжелых боев медленно продвигается вперед. Общий вывод: сопротивление противника достигло своей кульминационной точки. В его распоряжении нет больше никаких новых сил».
И, наконец, 5 декабря: «Противник прорвал наш фронт в районе восточнее Калинина». Части Калининского фронта первыми из советских войск, оборонявших столицу, перешли в контрнаступление.
В декабре 1941 года и в январе 1942 года Гальдер изменяет своему обыкновению как бы не замечать успехи противника. Теперь их уже невозможно не заметить! 19 декабря: «Группа армий «Центр»: противник наступает на всем фронте». 25 декабря: «Очень тяжелый день… На фронте группы армий «Центр» этот день был одним из самых критических дней». 30 декабря: «Снова тяжелый день… Очень тяжелое положение создалось на фронте 9-й армии, где командование, как мне кажется, совершенно потеряло выдержку». 3 января 1942 года: «В ставке фюрера снова разыгралась драматическая сцена. Он высказал сомнение в мужестве и решительности генералов».
Так закончилась попытка «разбить Советскую Россию в ходе кратковременной кампании». Развязался роковой узелок противоречий, оптимистических планов и сомнений, восторгов от побед и разочарований. Завершилась сюжетная линия нашего знакомства с дневником Гальдера.
7.
Разгром под Москвой стал первым крупным поражением вермахта. Всегда ли мы точно оцениваем меру подвига, совершенного Советской Армией в октябре – декабре 1941 года? Вот лишь коротко об этом:
Одна из основополагающих военных истин гласит: наступающая сторона должна иметь значительное превосходство в силах, чтобы суметь преодолеть сопротивление обороны противника и развить успех. Летом и осенью 1941 года вермахт пробивался на восток, в глубь России, имея гигантское превосходство в людях и технике.
В поход на Москву командование вермахта двинуло 38 процентов пехотных и 64 процента танковых и моторизованных соединений из общего количества войск на советско-германском фронте. Эти части понесли в боях тяжелые потери, но далеко еще не потеряли своей силы. 11 Советская Армия одержала победу под Москвой, численно уступая вермахту! Вот каким было соотношение сил в начале декабря. Немцы имели под Москвой 800 тысяч человек против 720 тысяч у нас (на 80 тысяч больше), 14000 орудий и минометов против 3985 у нас (на 6015 больше), 1000 танков против 720 у нас (на 280 больше). Лишь по авиации мы превосходили немцев почти вдвое.
К концу декабря 1941 года немецкие армии были отброшены от Москвы на запад на 100–250 километров. Пытаясь спасти положение, командование вермахта спешно перебрасывало на восток, нередко используя для этого авиацию, свежие части с запада. Однако потери вермахта росли, и к концу декабря они составляли свыше 120 тысяч человек, около 4 тысяч орудий и минометов, 1300 танков.
11 декабря, когда шла первая еще неделя советского контрнаступления, в речи перед рейхстагом, продолжая дудеть в старую пропагандистскую дудку, Гитлер заявил: «Сегодня я стою во главе сильнейшей армии мира, могущественнейшей авиации и гордого флота…» А 20 декабря Гальдер записывает в «Дневник» – вернемся к нему в последний раз – очередное высказывание фюрера: «Противник не располагает превосходством в силах: это приказ!» Послевоенный немецкий издатель «Дневника» сделал к этой записи красноречивое примечание: «Войскам нужно было в приказном порядке внушать чувство превосходства». Это «сильнейшей»-то армии мира?
Разгром немцев под Москвой стал началом коренного поворота в ходе войны. Он стал как бы прелюдией, дальней предысторией Сталинграда и нашей победы в мае 1945 года.
Успехи советских войск на всем фронте зимой 1941–1942 годов определили дальнейшее развитие событий. К весне 1942 года вермахт сумел, хотя и не полностью, залечить полученные раны. Но теперь ему противостояла армия, закалившаяся в боях, выросшая численно и вооруженная современной техникой. И гитлеровские генералы уже не могли, как в начале войны, двинуть войска вперед сразу по всем стратегическим направлениям в поисках решительной и быстрой победы. Они выбрали для наступления южный фланг – и это решение привело их в Сталинград.
1 Ф. Гальдер. Военный дневник. Ежедневные записи начальника генерального штаба сухопутных войск, 1939–1942. т. 3. – М. : Воениздат, 1971.
